Я был беззаботным мальчишкой игривым,
Совсем несерьезным, всегда шаловливым,
Играя в футбол, обо всем забывал.
О Боге не думал, Его не искал.
В друзьях я был первым, меня уважали
И все во дворе «вожаком» называли,
Девчонки влюбленно смотрели мне вслед…
Таким был я летом в 14 лет.
А мама молилась и Бога просила,
Меня день и ночь к небесам возносила.
Когда же в слезах не хватало ей слов,
Шла помощь из уст двух сестер-близнецов.
Три голоса в небо, как грустное пенье
Стремились, чтоб Бог даровал мне спасенье.
Шесть рук поднималось стремительно ввысь:
«О, Господи, молим, Артура коснись».
Господь же с любовью молитвы их слушал,
Покой и терпенье вливая им в души.
И там на молитвы Он им отвечал,
Меня очень скоро спасти обещал.
И слово Его, как надежда живая,
Жило в трех сердцах, новых сил прибавляя…
А я беззаботно играл во дворе,
И не вспоминал об Иисусе Христе.
Темная ночь. Вокруг тишина.
Спряталась в темные тучи луна.
Сон не берет меня: мысли, мечты,
Лето, футбол и девчонки, цветы.
Вдруг…все пропало, и свет засиял.
Передо мной кто-то в белом стоял.
- Кто ты? – сказал я, смотря на него.
- Ангел, посланник Судьи твоего.
Он повелел мне тебе рассказать,
Что хочет Он твою душу забрать.
Но ты готов ли предстать перед Ним?
Пред справедливым, пред Богом святым?
Память моя стала, словно кино:
Ведь говорил я, что мне все равно,
Я обижал мою маму, сестер,
Жизнью моей был наш суетный двор.
- Нет, - прошептал я и понял вдруг все,
Понял, где в Вечности место мое.
Спрятал лицо я и весь задрожал,
В страхе своем приговора я ждал.
Но я услышал другие слова:
- Сын мой, покайся, Я взял на Себя
Все, что тебя разделяло со Мной
Всю твою жизнь Я хочу быть с тобой.
Я посмотрел: надо мною стоял
Тот, кто мне вечную жизнь даровал.
Ангел исчез. В бледном свете от звезд
Передо мной был Спаситель Христос.
Я лишь подумал о слове „прости”
Как Он прижал меня нежно к груди.
- Ты мой отныне, - сказал Он, любя,
Я пострадал уже вместо тебя.
Я зарыдал, принимая любовь:
Я заслужил, но Христос пролил кровь.
Я отвергал, но меня Он любил,
Мне навсегда Свою жизнь подарил.
Когда утром я проснулся,
В сердце было так легко,
Словно издали вернулся
Я в родной отцовский дом.
- Мама, - крикнул я в постели, -
Иисус меня простил.
Воробьи в кустах шумели,
Но никто не приходил.
- Мама, где ты? О, послушай! –
Комната была пуста,
Но в соседней комнатушке
Я услышал голоса.
Я вошел в нее тихонько:
Трое рядышком стоят
У открытого окошка
И с Иисусом говорят:
- Ты спасешь его, мы знаем,
Дай лишь нам терпенья ждать.
Вместе мы Тебя познали,
Вместе будем прославлять.
Мое сердце вдруг сдавило,
Слезы хлынули из глаз.
Крикнул: „Мама, Лена, Лиля,
Наш Господь услышал вас”.
В их я бросился объятья,
Счастью не было конца,
Реки Божьей благодати
В наши полились сердца.
И ты, молящийся за близких
Свою надежду не теряй,
Господь уже к ним очень близко
Молись и с верой ожидай.
Ксенія Сахацька,
Львов
Служу Господу уже 13 лет, люблю Его больше всего и отдаю Ему все, что у меня есть. e-mail автора:kumky@ukr.net
Прочитано 5113 раз. Голосов 1. Средняя оценка: 5
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Феноменология смеха - 2 - Михаил Пушкарский Надеюсь, что удалось достичь четкости формулировок, психологической ясности и содержательности.
В комментарии хотелось бы поделиться мыслью, которая пришла автору вдогонку, как бонус за энтузиазм.
\\\"Относительно «интеллектуального» юмора, чудачество может быть смешным лишь через инстинкт и эмоцию игрового поведения.
Но… поскольку в человеческом обществе игровое поведение – это признак цивилизации и культуры, это нормальный и необходимый жизненный (психический) тонус человека, то здесь очень важно отметить, что «игра» (эмоция игрового поведения) всегда обуславливает юмористическое восприятие, каким бы интеллектуальным и тонким оно не было. Разве что, чувство (и сам инстинкт игрового поведения) здесь находится под управлением разума, но при любой возможности явить шутку, игровое поведение растормаживается и наполняет чувство настолько, насколько юмористическая ситуация это позволяет. И это одна из главных причин, без которой объяснение юмористического феномена будет по праву оставлять ощущение неполноты.
Более того, можно добавить, что присущее «вольное чудачество» примитивного игрового поведения здесь «интеллектуализируется» в гротескную импровизацию, но также, в адекватном отношении «игры» и «разума». Например, герой одного фильма возвратился с войны и встретился с товарищем. Они, радуясь друг другу, беседуют и шутят.
– Джек! - спрашивает товарищ – ты где потерял ногу?
- Да вот – тот отвечает – утром проснулся, а её уже нет.
В данном диалоге нет умного, тонкого или искрометного юмора. Но он здесь и не обязателен. Здесь атмосфера радости встречи, где главным является духовное переживание и побочно ненавязчивое игровое поведение. А также, нежелание отвечать на данный вопрос культурно парирует его в юморе. И то, что может восприниматься нелепо и абсурдно при серьёзном отношении, будет адекватно (и даже интересно) при игровом (гротеск - это интеллектуальное чудачество)\\\".
